the sunlight dance across your face
я понимаю, что вам насрать и очень извиняюсь за эти бесконечные посты с отрывками НО
мне просто нужно поделиться иначе меня разорвет нахуй
Съехали с бревенчатой мостовой на мягкую дорогу, - Алексашка вдруг начал смеяться про себя, крутить головой. Петр - ему - холодно:
- Удивляюсь, как я тебя все-таки терплю, - не знаю... <...>
Петр, - не понять, - слушал или нет... Под конец рассказа кашлянул. Алексашка знал наизусть все его кашли. Понял, - Петр Алексеевич слушал внимательно.
***
Двенадцать больших челнов с охотниками, сгибая дугою весла, мчались против течения к крепости. Это был последний резерв, отряд Меньшикова. Алексашка, без кафтана - в шелковой розовой рубахе, - без шляпы, со шпагой и пистолетом, первым выскочил на берег... ("Хвастун, хвастун", - пробормотал Петр.) Шведы, увидя свежего противника, побежали к стенам, но только часть успела взобраться наверх, остальных покололи. И снова со стен полетели камни, бревна, бухнула пушка картечью. Снова русские полезли на лестницы. Петр следил в трубу за розовой рубашкой. Алексашка бесстрашно добывал себе чин и славу... Взобравшись в пролом, наскочил на старого Шлиппенбаха, увернулся от пистолетной пули, схватился с ним на шпагах - старика едва уберегли свои, утащили наверх... Шведы ослабели под этим новым натиском... ("Вот - черт!" - крикнул Петр и затопал ботфортом.) Розовая Алексашкина рубаха уже металась на самом верху, между зубцами стены. Было плохо видно в подзорную трубу. Огромное раскаленное зарево северного заката разливалось за крепостью.
- Петр Алексеевич, а ведь никак белый флаг выкинули, - сказал Борис Петрович. - Уж пора бы, - тринадцать часов бьемся...
лежу в океане своих слез и жалобно скулю. шелковая розовая рубашка
Т_______________________________________________________Т
Александр Данилович нет-нет да и поглядывал, как у мин херца все шире раздувались ноздри, гуще валил дым из трубки.
- Да будет вам! - крикнул он вдруг гостям. - Заладили - овес, пшено, овес, пшено! Господин бомбардир не за тем сюда ехал - слушать про овес, пшено.
Меньшиков всей щекой мигнул толстенькому, сладко улыбающемуся человеку, в коротеньком, растопыренном кафтане. - Фельтен, налей реинского, того самого, - и выжидающе повернулся к Петру Алексеевичу. Как всегда, Меньшиков угадал, прочел, в потемневших глазах его, что - вот, вот настала минута, когда все, что давно бродило, клубилось, мучило, прилаживалось и так и этак у него в голове - отчетливо и уже непоколебимо становилось волей... И тут не спорь, не становись поперек его воли.
сука
сука сука сука сука сука
что же это такое за что за какие грехи
мне просто нужно поделиться иначе меня разорвет нахуй
Съехали с бревенчатой мостовой на мягкую дорогу, - Алексашка вдруг начал смеяться про себя, крутить головой. Петр - ему - холодно:
- Удивляюсь, как я тебя все-таки терплю, - не знаю... <...>
Петр, - не понять, - слушал или нет... Под конец рассказа кашлянул. Алексашка знал наизусть все его кашли. Понял, - Петр Алексеевич слушал внимательно.
***
Двенадцать больших челнов с охотниками, сгибая дугою весла, мчались против течения к крепости. Это был последний резерв, отряд Меньшикова. Алексашка, без кафтана - в шелковой розовой рубахе, - без шляпы, со шпагой и пистолетом, первым выскочил на берег... ("Хвастун, хвастун", - пробормотал Петр.) Шведы, увидя свежего противника, побежали к стенам, но только часть успела взобраться наверх, остальных покололи. И снова со стен полетели камни, бревна, бухнула пушка картечью. Снова русские полезли на лестницы. Петр следил в трубу за розовой рубашкой. Алексашка бесстрашно добывал себе чин и славу... Взобравшись в пролом, наскочил на старого Шлиппенбаха, увернулся от пистолетной пули, схватился с ним на шпагах - старика едва уберегли свои, утащили наверх... Шведы ослабели под этим новым натиском... ("Вот - черт!" - крикнул Петр и затопал ботфортом.) Розовая Алексашкина рубаха уже металась на самом верху, между зубцами стены. Было плохо видно в подзорную трубу. Огромное раскаленное зарево северного заката разливалось за крепостью.
- Петр Алексеевич, а ведь никак белый флаг выкинули, - сказал Борис Петрович. - Уж пора бы, - тринадцать часов бьемся...
лежу в океане своих слез и жалобно скулю. шелковая розовая рубашка
Т_______________________________________________________Т
Александр Данилович нет-нет да и поглядывал, как у мин херца все шире раздувались ноздри, гуще валил дым из трубки.
- Да будет вам! - крикнул он вдруг гостям. - Заладили - овес, пшено, овес, пшено! Господин бомбардир не за тем сюда ехал - слушать про овес, пшено.
Меньшиков всей щекой мигнул толстенькому, сладко улыбающемуся человеку, в коротеньком, растопыренном кафтане. - Фельтен, налей реинского, того самого, - и выжидающе повернулся к Петру Алексеевичу. Как всегда, Меньшиков угадал, прочел, в потемневших глазах его, что - вот, вот настала минута, когда все, что давно бродило, клубилось, мучило, прилаживалось и так и этак у него в голове - отчетливо и уже непоколебимо становилось волей... И тут не спорь, не становись поперек его воли.
сука
сука сука сука сука сука
что же это такое за что за какие грехи